Стакан воды - Страница 17

К оглавлению

17

— Вы помните, что третьего дня около двух часов пополудни вы были у нас в комбинате бытового обслуживания номер семь? Так?

— Так! — кивнул Баклажанский. — Я пытался получить свои брюки, которые я отдал вам в чистку...

— Да, да... Так вот, у меня к вам странная на первый взгляд просьба... Я прошу вас припомнить, пили ли вы воду из графина, который стоял на столе в салоне?

— Вспомнить я могу, — улыбнулся Федор Павлович. — Но для чего это вам? Вы пишете мемуары?

-— Это очень важно... Я настоятельно прошу вас...

— Ну что же, если это так важно для вас, — сказал Баклажанский, улавливая в голосе Гребешкова действительно тревожные нотки. — Я помню. Пил.

— Пили! — радостно подскочил Гребешков. — Но вы твердо в этом уверены?

— Тверже некуда, — рассмеялся Баклажанский. — Видите ли, я принимаю гомеопатические...

— Вы нездоровы? — тревожно спросил Гребешков.

—Нет, но ведь это не приносит вреда. — И он вынул бумажку с расписанием приёма лекарств. — Так вот, ровно в четырнадцать часов тридцать минут я принимаю третий порошок. На этот раз я запивал его водой из вашего графина.

— Слава богу! Слава богу! — закричал Гребешков и торжественно пожал руку Баклажанского. — Я так и думал! Поздравляю вас, вы бессмертны!

— Ну, вы мне льстите... — сконфузился скульптор и не без кокетства оглядел свои произведения.

— Не в этом смысле, не в этом смысле! — заспешил Семен Семенович. — То-есть, может быть, будет и в этом, но пока в чисто практическом смысле... — И он, стараясь быть максимально кратким, начал взволнованно рассказывать Баклажанскому о визите академика, о чудесном элексире долголетия.

Скульптор слушал улыбаясь. Естественно, что рассказ этого восторженного старичка по началу казался ему совершенно невероятным. Но постепенно, по мере того, как Гребешков приводил подробности, цитировал иа память выдержки из рукописи Константинова и, наконец, для убедительности продемонстрировал адресованную ему благодарственную записку, подтверждающую факт обмена портфелей, недоверие Баклажанского стало рассеиваться.

Его воображение художника заработало с лихорадочным напряжением. Он вдруг на секунду явственно представил себе всю эту груду веков, внезапно обрушившуюся на его плечи.

И когда Гребешков закончил своё восторженное сообщение словами: «Вот увидите: триста лет проживёте!» — скульптор, задумчиво кивнув, ответил:

— Ну что ж, поживем — увидим!

И в первый раз за всю беседу не улыбнулся.


Глава пятая
ЧЕЛОВЕК С БУДУЩИМ



Как всякому нормальному человеку, Баклажанскому, конечно, очень хотелось бы прожить лишних двести-триста лет, но, как человек интеллигентный, мыслящий критически и самокритически, он все же не мог сразу поверить в своё фантастическое бессмертие. Слишком уж необычным и каким-то ненаучным способом пришло к нему эго долголетие. К тому же, как признавался сам Константинов, опытов над людьми ещё не было и в конце концов они могли и не дать результата.

— Нет, нет, все это вздор! — сказал Баклажанский, опомнившись. — Жить триста лет! Абсурд!

— А попугай... — начал было Семен Семенович, но скульптор сразу перебил его:

— Попугай — исключение. Человек не попугай...

— А слон?

— Слон не человек. Слон — это примитивное существо. Толстокожее... — Баклажанский улыбнулся. — Совершенно иной режим жизни. Не волнуется, не пьёт, не курит... Человек так не может...

—Не может? — возмутился Семен Семенович, и его седой хохолок воинственно взметнулся вверх. — А знаете ли вы, что в Швеции, в городе Упсала, в 1907 году умер Ник Паулсен ста шестидесяти лет от роду. У его смертного одра находились два сына: одному было девять лет, а другому сто три...

— Да ну? — удивился Баклажанский. —Откуда вы это знаете?

— Из самых солидных научных источников, — заверил его Гребешков. — Я же вчера вечером всю библиотеку перерыл... Вот тут у меня ещё кое-что выписано...

И, достав из кармана мелко пописанный листок, добросовестный Семей Семенович стал штурмовать недоверие Баклажанского фактами, достоверность которых не могла быть подвергнута никакому сомнению.

— При Людовике Пятнадцатом, — сообщил он, — некий Жан Батист Мурон из Тулона по совокупности преступлений был приговорён французским судом к галерам иа срок сто лет и один день. 

Он полностью отбыл срок наказания 

и через шесть лет умер в возрасте ста двадцати трёх лет от роду.

Маргарита Красьевна (Польша) в девяносто четыре года вышла в третий раз замуж за стопятилетнего Каспара Рейтпола из деревни Чувещуп. Она родила двух сыновей и дочку и умерла в 1765 году в возрасте ста восьми лет.

 

Пьер де Фурнень из Барьяк Виворэ (Франция) умер ста двадцати девяти лет от роду в 1809 году.

У него было трое детей, все мальчики, рождённые от разных жён, в разных веках. Первый родился в 1699 году, второй — в 1738 году, третий— в 1801. 

 

17