Катя встала и жестом остановила его:
— Пойдёмте домой, Федор Павлович...
И нелепо, но решительно она добавила:
— И не будем об этом говорить.
Они молча спустились со ступенек террасы и ушли, так и не заметив укоризненного взгляда старого официанта, уносившего на кухню остывшие тарелки с двумя нетронутыми бифштексами.
Подавленный и обессиленный событиями дня, Баклажанский вернулся домой.
Он улёгся на диван и, так и не собрав разбегающихся мыслей, забылся в тяжком и беспокойном сне.
Он спал, и ему снилось, что он спит.
Он спит. Голова его запрокинута, лежать неудобно и все время хочется проснуться. Он вертится с боку на бок и сердится на то, что будильник его не будит.
Вдруг наступает облегчение, и он открывает глаза, разбуженный продолжительным звонком.
Это не будильник, это звонок у двери.
Баклажанский радостно смеётся.
«Как во сне!» — думает он и, накинув халат, бежит к двери.
На площадке лестницы стоит девушка-почтальон и, улыбаясь, протягивает ему телеграмму.
«От Кати!» — решает Баклажанский.
Катя ушла, исчезла, но он все время думает о ней.
Он не вскрывает телеграмму.
— Скажите, — волнуясь, спрашивает он. — Телеграмма давно отправлена? На сколько она опоздала?
Девушка смеётся:
— Телеграммы не опаздывают. Теперь их пускают против вращения Земли, чтобы они обгоняли время.
Баклажанский благодарит и возвращается в квартиру.
— До свидания, Федор Павлович, — слышит он и вдруг понимает, что голос ему знаком. Конечно, это Катя! Он не узнал её. Она опять переменилась, она все время меняется.
Он выбегает на лестницу, но девушка ушла. Нет, не ушла — растаяла, исчезла. Он зовёт, кричит, заглядывает в пролёт лестницы — её нигде нет.
Он вскрывает телеграмму и читает:
«Баклажанскому Федору Павловичу
Приглашаем вас сегодня в два часа дня на осмотр и обсуждение скульптурной композиции Баклажанского...»
Не успев дочитать адреса и даты, Баклажанский оказывается на широком проспекте раньше, чем успевает сообразить, как он туда попал.
Этот проспект кажется ему одновременно и чужим и знакомым. Он похож на ту его старую улицу, как сын бывает похож на мать, — что-то общее угадывается в чертах, но он моложе, хотя он уже и перерос её.
Вдруг в перспективе улицы он отчётливо видит Катю. Ему кажется, что впереди мелькают её пепельные волосы, и он бежит за ней, но никак не может догнать. Он толкает прохожих, и они удивлённо и чуть укоризненно улыбаются.
Наконец он догоняет её, заглядывает ей в лицо, но девушка оказывается совсем не Катей.
Чтобы как-нибудь выйти из неловкого положения, смущённый Баклажанский задаёт первый попавшийся вопрос:
— Простите, вы не скажете, какое сегодня число?
— Пятнадцатое июля 2155 года, — улыбаясь, отвечает девушка. — Вас уже ждут, — вежливо добавляет она и показывает скульптору на дверь с золотой надписью: «Вход».
— Высшее художественное объединение дарований, — по привычке расшифровывает скульптор.
Мраморным эскалатором поднимается Баклажанский наверх, входит в дверь и видит заполненный пародом огромный зал, ярко освещённую эстраду и кафедру.
Выработанный ещё двести лет назад безусловный заседательский рефлекс действует мгновенно и автоматически. Повинуясь ему, Баклажанский уверенно входит в зал, не раздумывая идёт к президиуму и привычно поднимается на трибуну.
В этот момент к кафедре поворачивается председательствующий.
— Кто будет говорить первым? Ах, вы?! Очень приятно! — говорит он и, не дожидаясь ответа, восклицает: — Пригласите, пожалуйста, мраморных людей.
Баклажанский в растерянности смотрит на медленно открывающуюся дверь. В тёмной пропасти входа возникают три мраморных углекопа. Их бородатые лица чем-то знакомы скульптору. Каменными шагами командоров, в ногу, идут они через зал. Они останавливаются неподалёку от кафедры. Где он видел их раньше? Нет, он не может вспомнить!
— Ваше слово! — обращается к нему председательствующий.
Баклажанскому не по себе... Он совершенно не готовился к выступлению. И почему-то ему не хочется говорить об этих мраморных людях. Но раз уж он оказался на трибуне... Нет, придётся говорить! Но что? Нужно хоть расспросить их поподробнее...
— Время рождения? — задаёт он вопрос.
— Сорок пятилеток назад,— хором отвечают мраморные углекопы.
— Происхождение?
Каменные молодцы совещаются и коллективно докладывают:
— Дворники.
— Основное занятие?
— Отображение эпохи.
— Семейное положение?
— Статуи мы... — смущаются молодцы.
— Кто знает, как они сюда попали? — обращается к залу Баклажанский.
К столу выходит молодой, лет двадцати, светловолосый потомок.
—Я шёл вчера по парку культуры и отдыха, — говорит он. — Они стоят на газоне. Я спрашиваю: «Что вы здесь делаете?» Они говорят: «Отображаем!» — «Что именно отображаете?» Отвечают: «Что надо, то и отображаем». Спрашиваю: «Кто вы?» Отвечают: «Мы социальные типы». — «Точнее!» - - «Мы обобщённые образы людей первых пятилеток!» Вот я и привёл их сюда. По-моему, они самозванцы!