Стакан воды - Страница 33

Он вдруг увидел, насколько изменились люди. Даже внешне! Раньше Гребешков, считавший себя немножко психологом и слепка физиономистом, безошибочно угадывал профессию и так называемое социальное положение любого встречного по его внешнему виду. А сейчас он все чаще ошибался: подводили привычные приметы.

Раньше человек в городском костюме был заведомо горожанином, а, скажем, женщина в деревенском платье — наверняка крестьянкой. А теперь сплошь да рядом гражданин, «по-городскому» стриженный, повязанный «городским галстуком», в «городском» же, разве что чуть выгоревшем пиджаке, оказывался колхозником.

А попробуйте остановить женщину в крестьянском наряде! Она почти наверняка окажется участницей заводского кружка самодеятельности, о чем вы, впрочем, и не узнаете, так как она и не остановится, потому что будет торопиться на очередное выступление.

Гребешков опять оглянулся и снова увидел вокруг себя немолодых людей с тетрадками и учебниками, маленьких суворовцев, отдающих честь с чисто офицерским изяществом, учёных в пыльных солдатских сапогах, видимо возвращающихся из дальней экспедиции, и нарядных колхозников, выходящих из кремлёвских ворот с новенькими золотыми звёздами на пиджаках.

Ему тоже сразу захотелось звёзд и учебников, военной выправки и учёных степеней.

— Варя, — сказал он, когда они поравнялись со стройкой, — вот такие дома я когда-нибудь буду ещё строить. Я научусь, Варя.

И Гребешков, как бы практикуясь в избранной профессии, решил взбежать на лёгкие, трубчатые, как из железного бамбука, леса, которых тоже не было каких- нибудь двадцать лет назад.

Но зато двадцать лет назад он действительно мог бы взбежать на эти леса. А теперь он вспорхнул до середины первого марша, потом двинулся шагом, а ещё дальше хотя и не сокращал аллюра, но при этом шёл уже вниз, возвращаясь к Варваре Кузьминичне и расставаясь с надеждами на приобретение беспокойной строительной профессии.

— Нет, Варя, — сказал он, когда утихнувшая одышка позволила ему грустно вздохнуть, — это для меня уже альпинизм...

И они пошли дальше. Семен Семенович рассматривал строящиеся дома, уличные работы, торопливо снующих взад и вперёд людей.

—А в самом деле, — вдруг остановился он перед большой афишей Святослава Рихтера, как бы продолжая прерванный полчаса назад разговор, — я могу ещё поступить в музыканты. Про меня ещё будут писать вот такие афиши...

И, увлекаясь, он почти продекламировал:

— Только один день! Спешите видеть! Семен Гребешков исполнит соло на рояле — лучшие произведения своих современников!

— Нет, Сеня, — мягко остановила его Варвара Кузьминична, — этого из тебя не выйдет. У тебя слух плохой. Ты послушай когда-нибудь, как ты поешь.

— А я разовью свои способности! — не сдаваясь, вскричал Гребешков.

— Нет, Семен Семенович, — уже более твердо возразила Варвара Кузьминична, — если твои способности да ещё развить — это ужас что будет. К музыке смолоду привыкать надо.

И они опять пошли бродить по городу, как по выставке профессий.

Улица дразнила Гребешкова возможностями и приглашениями. В каждой витрине, в каждом окне учреждения белели наклеенные плакатики: «Требуются... Требуются...»

В фотовитринах ТАССа улыбались счастливые изобретатели, люди искусства, конструкторы, учителя и агрономы. Наклонялись к больным внимательные врачи и утирали пот сталевары-рекордсмены.

Наконец Семен Семенович не выдержал и остановился у доски объявлений Мосгорсправки.

Доска была, как распределительный щит: по ней можно было купить детскую коляску и обменяться квартирами, продать библиотеку и наняться в няни.

По характеру это была очень требовательная доска. Спрос доминировал над предложением.

Требовались инженеры на выезд, швеи на сдельщину, экономисты с языками и токари без общежития.

Из предложений же были главным образом предложения учиться. В школах стенографии и в транспортных институтах. В театральных техникумах и на курсах подготовки и переподготовки.

У Гребешкова разбежались глаза. Он стоял перед камнем, от которого начинались не три дороги, нет! У старой сказки было меньше фантазии, чем у новой жизни, — отсюда начинались, по крайней мере, три тысячи неизведанных и заманчивых дорог.

Семен Семенович торопливо вынул очки и стал читать условия поступления. Вдруг он остановился, медленно снял очки и так же медленно, хотя и решительно, отошёл от доски объявлений. Под каждой из вузовских афишек стояло:

«Принимаются лица в возрасте от 17 до 35 лет».

Когда Семену Семеновичу было от семнадцати до тридцати пяти, людей его положения ещё никто не приглашал в вузы.

Пет, тщетно Гребешков примерял к себе заманчивые профессии. Все они оказывались ему не по мерке.

В довершение ко всему пошёл дождь. Прохожие попрятались в подъездах. На улице оставались только дворники, согласно неумолимому расписанию продолжавшие поливать мостовую из резиновых шлангов, да одинокая пара стариков: Гребешков в поисках дороги жизни и его верная супруга Варвара Кузьминична. Так добрели они до маленького кинотеатрика повторного фильма, где в застеклённой витрине были выставлены рекламные фотографии старой кинокартины.