А над всем этим главенствовало самое сильное чувство — удовлетворение, сознание выполненного долга.
Вот теперь можно с открытой душой написать академику Константинову и рассказать ему обо всем. Сейчас Семен Семенович имеет на это право. Он нашёл
настоящего бессмертного. Он сделал все возможное, чтобы исправить последствия рокового недоразумения с элексиром и сохранить для человечества путь к долголетию.
И кто знает, может быть, академик в конце концов будет даже рад, что сама судьба ускорила его решающий опыт и приблизила исторический момент вручения бессмертия первому человеку.
«Я ещё буду писать воспоминания об этом дне, — подумал Гребешков, — как свидетель и почти ассистент!» Он улыбнулся и начал фантазировать: «Начать можно будет примерно так: это историческое событие произошло в обыкновенном комбинате бытового обслуживания около полудня двадцать седьмого мая одна тысяча девятьсот пятьдесят...»
Гребешков осёкся, потому что в этот момент взгляд его остановился на листке настольного перекидного календаря.
— Двадцать седьмого июня! — вскрикнул Семен Семенович вслух.
Он и не заметил, как пролетел этот переполненный событиями, заботами и волнениями месяц. Целый месяц! А срок путёвки и курс лечения в Кисловодске — двадцать шесть дней.
Гребешков бросился к телефону. Академик действительно оказался дома. Он приехал с вокзала два часа назад. Нет, он не забыл, конечно, ни Семена Семеновича, ни этой забавной истории с портфелями.
Однако сейчас, то ли вследствие дорожной усталости, то ли из-за плохой слышимости, он никак не мог понять, о чем толкует Гребешков. Ему ясно было лишь, что Семен Семенович крайне взволнован чем-то чрезвычайно важным и при этом касающимся его, Константинова, работы.
Академику не оставалось ничего иного, как пригласить Семена Семеновича к себе.
Через пятнадцать минут Гребешков был уже у Константинова и, попросив академика ни в коем случае не перебивать его и выслушать все до конца, как бы это ни было трудно, приступил к последовательному изложению событий. Уже на десятой минуте повествования академик начал проявлять признаки волнения и попытался перебить Гребешкова, но Семен Семенович пресёк эти попытки и твердо повёл свой рассказ дальше.
Константинов смирился. В дальнейшем он уже не пытался остановить Гребешкова, а только тихо ахал и горестно всплёскивал руками.
Когда Семен Семенович кончил свой отчёт и замолчал, в кабинете воцарилась тишина. Академик молчал, Гребешков посмотрел на его растерянное лицо и решил, что Илья Александрович не находит слов, чтобы выразить своё горе и возмущение.
Тревожная пауза затянулась.
— Так! — наконец сказал Константинов. — Ну что ж, давайте выясним все до конца! — Он встал из-за стола, прошёлся по кабинету и, остановившись против Гребешкова, продолжал: — Вы, по-видимому, считаете, что вы виноваты передо мной. Это не совсем точно. Скорее я должен извиниться перед вами...
— За что? — удивился Гребешков.
— За то, что пусть невольно, но ввёл вас в заблуждение. Начнём с того, что никакого элексира долголетия в моем портфеле не было...
— Как не было?! — вскочил с кресла Гребешков.
— А вы что же, батенька, считаете, что академик Константинов мог так запросто забыть колбу с драгоценным реактивом? Да вези я такой сосуд, разве я заехал бы куда-нибудь по дороге?.. Вывод смелый, но преждевременный.
Константинов обиженно мотнул головой и стал раскуривать трубку, сердито попыхивая на Гребешкова синеватым дымом.
Впрочем, у Семена Семеновича и так сейчас все плыло перед глазами, словно в тумане.
— А что же... Что же было в колбе? — слабо спросил он.
— Пустяки! — махнул рукой Константинов и со смущённой улыбкой пояснил: — Там был нарзан. Я в шутку вёз его друзьям в институт. Сам улетал в Кисловодск, а им хотел оставить в порядке компенсации.
— Позвольте. А объяснительная записка?
— Да какая объяснительная записка?!
— Ну, та, что была в портфеле. Научная работа... В зелёной папке...
— Какая же это объяснительная записка? — удивлённо и несколько обиженно сказал Константинов. — Это же один из экземпляров первой главы... Это я позволил себе написать научно-фантастическую повесть на материале, над которым я работаю в академии. Неужели сразу не видно, что это просто художественное произведение?
— Не видно... — со вздохом сказал Гребешков.
— Ну, спасибо за комплимент, — усмехнулся Константинов. — Тем не менее это так... Это попытка популяризировать в художественной форме наши поиски методов продления человеческой жизни.
— Значит, это вымысел? И никакого элексира бессмертия ещё нет? — в голосе Гребешкова прозвучало отчаянье. Только сейчас он, наконец, понял всю глубину своей ошибки. — Значит, все пропало?!
—Опять поспешный вывод! — Константинов положил руку на плечо Гребешкову и просто, но очень уверенно сказал: — Раз мы над этим работаем, значит он будет. Не обязательно путём создания такого элексира, конечно, но проблема долголетия будет решена. Иначе я не писал бы этой повести. Я не сказочник, я учёный.
— Да, да, конечно! — оживился Гребешков. — Значит, мы всё-таки будем жить по триста лет? Да?