Намёк получился смелый. Баклажанский был доволен собой.
— Ничего, — сказала Катя, — я вам найду дом
работницу на первые двадцать-тридцать лет. Она за вами присмотрит.
— Домработницы ни при чем, — бойко сказал Баклажанский. — Нужна спутница жизни. Хочу идти с ней по дороге веков. Рука об руку...
— Вы не найдёте невесты, Федор Павлович, — засмеялась Катя, явно не относя намёк на свой счёт. — Наш век очень краток.
— Это неверно, —сказал Баклажанский. — Может быть, я смогу подарить века той женщине... — Он не сказал «вам», — которая ответит... или, вернее, которая сочтёт возможным...
— Я надеюсь, вы не меня имеете в виду? — лукаво прищурившись, спросила Катя.
Это был прямой вызов. Баклажанский посмотрел Кате в глаза и, вместо того чтобы сказать «да, вас», как это сделал бы прямодушный человек будущего, он бессвязно забормотал:
— Нет. Я вообще говорю... — Под испытующим взглядом Кати он окончательно терял остатки своей будущей смелости. — Я говорю абстрактно...
— Но вы ещё не нашли вашу Абстракцию?
— Это неважно! — краснея, ответил Баклажанский. — Может быть, я почти нашёл её. И если выяснится, что она, эта женщина, просто не любит меня, — горячо сказал Баклажанский,—тогда я...
— Я надеюсь, вы не покончите с собой? — не переставая улыбаться, перебила его Катя.
— Покончу! — сказал Баклажанский, с трудом сохраняя непринужденность.
Нет, не покончите! — засмеялась Катя. — Вы не имеете права самовольно прерывать единственную трехсотлетнюю жизнь. Это будет ненаучный и антиобщественный поступок.
— Катя, я говорю совершенно серьёзно, — хотел было вернуться к своей теме Баклажанский, но Катя вдруг посмотрела на него, и на лице её отразился ужас.
— Это ещё что такое? Когда вы успели оторвать пуговицу? Ну-ка, снимайте рубашку. Я вам сейчас пришью...
И все! Баклажанский был разоружён. В одной майке он уже не мог говорить о любви.
Катя быстро пришила пуговицу, откусила нитку и, возвращая рубашку Баклажанскому, сказала:
— Вот, надевайте. И прошу вас, Федор Павлович, следите теперь за собой. Ну, недолго, хотя бы лет двести, пока вы будете ещё молодым мужчиной...
И, сказав это, она быстро ушла. Поняла ли она окольное признание Баклажанского? Федор Павлович надеялся, что поняла. Она перевела разговор, но ведь она не обиделась. И это было уже великолепно! Нет, черт возьми, этот элексир Константинова положительно принёс ему счастье! И сколько бы лет или столетий ни лежали перед ним, Баклажанский был готов к будущему. Он входил в это будущее полным сил, творческого задора и почти любимым!
Баклажанскому понравилось проверять свою жизнь на вечность. Эта проверка выпрямляла и организовывала его творческую деятельность. Благодаря ей он сейчас отсек все ненужное и устремился к главному — к «Провам-углекопам», стоящим на пороге признания. На выставке, судя по предвернисажному интересу, скульптора ожидал полный триумф.
В будущем Баклажанский видел славу, которая начиналась с этой выставки и освещала путь в века если и не ему самому, то, во всяком случае, его произведениям.
В своих смелых и приятных предположениях вечный скульптор шёл ещё дальше. В будущем Баклажанский видел счастливую семейную жизнь с Катей Ивановой.
Правда, это предположение пока ещё не стояло на реальном фундаменте. Федор Павлович все ещё никак не мог объясниться с Катей. Но он не унывал.
«Я другой человек! — повторял он сам. себе. — Вчера я уже намекнул Кате на мои чувства. По-моему, она поняла намёк и все же не ушла от разговора. А сегодня...»
И сегодня Баклажанский окончательно решил сделать Кате предложение, избрав для этого романтическую обстановку, которую может создать только первозданная природа.
Ближе всего девственная природа — в парке культуры и отдыха.
Туда он и решил пригласить свою судьбу в этот вечер.
Над парком стоял дурманящий пряный запах. В кустах раздавался весёлый свист. Пахло олифой и клеевой краской. Свистели плотники и маляры, трудившиеся над оформлением очередного карнавала.
Дневная жизнь парка заканчивалась. Косые лучи заходящего солнца холодной позолотой ложились на бессменные таблички «Не сорить!», «По газонам ходить воспрещается!», «Купаться в пруду категорически воспрещается!» и т. д.
К чести дирекции парка нужно отметить, что суровость этих аншлагов была смягчена их нежными колерами, подогнанными под цвет охраняемого объекта. Запрещение ходить по газонам было выдержано в яркозеленых тонах, а запрещёние купаться в пруду — в нежноголубых.
Баклажанский входил в парк с полной ясностью цели и незнанием средств.
Он твердо знал, что он хочет сказать Кате, но никак не мог решиться, в каком из уголков парка это удобнее всего было сделать.
На выручку пришла сама Катя.
— Федор Павлович, миленький, — жалобно попросила она, — зайдём куда-нибудь, посидим. Я сегодня
очень устала... И, по правде сказать, я очень хочу есть...
Катя сказала это просто, доверчиво, без всякого кокетства.