Стакан воды - Страница 24

— Нет, ничего... — неопределённо сказал Федор Павлович и как-то сразу завял.

Он тут же вспомнил, что сам недавно, меняя обушок Прова на врубовую машину, пользовался фотографиями из «Огонька». И теперь его тревожило сомнение — знала Катя об этом, когда приводила свой неудачный пример, или не знала? А пример, по мнению скульптора, был безусловно неудачный. Как это подчас бывает у художника, Баклажанский терял всякую объективность. когда дело доходило до его собственных произведений.

- Катя, дорогая, — предложил он поспешно. — Не будем забираться в такие дебри и портить себе настроение. Мы должны веселиться и лакомиться, как дети. Искусство — слишком нервная тема. Хотите условимся сегодня о нем не говорить?

— Уговорились! — засмеялась Катя. — Пусть у нас будет такая игра... Как детские фанты. Только давайте уже позаправдашнему — кто проговорится, тот платит штраф.

— Есть! Решено! — обрадовался Баклажанский. — А какие штрафы?

— С вас порцию мороженого, а с меня...

— А с вас поцелуй, — вырвалось у скульптора. Он выпалил это с неожиданной смелостью. Но тут же сам испугался собственной храбрости и смущённо попытался объяснить: —В школе мы всегда с девочек брали такой штраф...

— Надеюсь, что это было только в старших классах, — улыбнулась Катя. — Но со мной не рассчитывайте особенно — я не проговорюсь.

«Шутит!»—снова умилился Баклажанский.

Нет, право, она была очаровательна. К скульптору вернулось его безмятежно-счастливое настроение, и он уже был уверен, что Катя вспомнила картинки из «Огонька» неумышленно.

Все обстояло великолепно! Сейчас он закажет обед и после этого скажет ей все. Нет, лучше между первым и вторым. За третьим! — окончательно установил Баклажанский и улыбнулся, довольный своей решимостью.

Чтобы не терять времени, они весело отправились в увлекательное гастрономическое путешествие по меню.

Вскоре возник условный проект обеда, в котором отразился размашистый и непоследовательный характер Баклажанского — грибы соседствовали с бифштексом, рыба примыкала к пирожным, а в разделе вин было намечено — «много шампанского».

И, словно в довершение благополучия, у столика появился гостеприимно улыбающийся старый официант.

— Закусим? — радушно предложил он и раскрыл записную книжку.

Баклажанский уже вновь обрёл недавнюю счастливую беспечность. Он дружески подмигнул официанту и доверительно сказал:

— Мы хотим лакомиться, как дети!

Видавший виды официант не дрогнул:

— Порционно или из обеда-с? — профессионально спросил он.

— Порционно-с! — весело передразнил Федор Павлович и обрушил на него свой заказ.

Разговор о меню исчерпался с уходом официанта и надо было менять тему. Решительное объяснение было намечено на конец обеда. Пока же Баклажанский с удивлением поймал себя на том, что его до сих пор тревожит Катино замечание о картинках из «Огонька». Он хотел прогнать эту мысль, но вместо этого вдруг спросил:

— Катя, скажите, как вам нравятся мои «Углекопы»?

Этот нескромный вопрос вырвался совершенно»непроизвольно.

— Штраф, штраф! —- весело закричала Катя. — Вы проговорились.

— Ладно, — охотно согласился Баклажанский. — Одно мороженое за мной. Но всё-таки ответьте...

— О нет, — лукаво улыбнулась Катя. — Я знаю — это провокация, вы хотите, чтобы я тоже нарвалась на штраф. Не выйдет! Не проведёте...

— Да нет же, — искренне сказал Баклажанский. — Мне, правда, интересно. Честное слово! Пусть будет не в счёт. Чур-чура! — ему очень хотелось услышать похвалу именно от неё.

— Ну, если чур-чура, тогда скажу, — согласилась Катя. — Ваши «Углекопы», Федор Павлович, мне не нравятся...

Этого влюбленный ваятель не ожидал. Он даже не поверил и переспросил:

— Как, не правятся?

— Не нравятся совершенно, — уточнила Катя. — Они какие-то не настоящие...

На этот раз самостоятельность Катиного суждения не доставила Баклажанскому того удовлетворения, которое он испытывал, когда речь шла о других.

«Критикует», — подумал он без всякого восхищения.

— Только вы не обижайтесь, Федор Павлович, — мягко сказала Катя. — По-моему, всегда лучше сказать правду, — и, покраснев, она добавила: — В этом и есть настоящее хорошее отношение к человеку.

Её смущение было трогательным, но Федор Павлович почему-то не умилился.

— Я не обижаюсь. Я в восторге от вашей искренности, — сказал он, с трудом симулируя удовольствие. — Искренность украшает человека!

И он неискренно засмеялся.

— Ну ладно, чур-чура уже кончилось! Не будем об этом говорить...

— Не будем, — охотно согласилась Катя.

Официант принёс закуски, но Баклажанский не притрагивался к ним. Он заметно помрачнел. Теперь он был почти уверен, что и «огоньковские» фото Катя припомнила не случайно.

«Удивительная область — это искусство, — угрюмо думал он. — Когда люди других профессий объясняются в любви, они не говорят при этом о своих производственных делах. Разве только в плохих пьесах это бывает. Но если ты причастен к искусству, то даже в такой ответственный момент каждый имеет право портить тебе настроение разговорами о твоих творческих делах».