Теперь они шли медленно, осторожно обходя заборы новостроек, подолгу пережидая сверкающие потоки автомашин. Даже по каменным лестницам они спускались тщательно, как сходят люди, обременённые тяжёлым грузом.
— Семен Семенович, я хочу в ресторан... — неожиданно заявила Варвара Кузьминична. — Мы можем потратить с тобой те деньги, что отложили на годовщину свадьбы. Сегодня праздник побольше.
Это была нехитрая стратегия, изобретённая с целью хоть немножко расшевелить Гребешкова.
В ресторане было по-вечернему нарядно.
Гребешковы поднялись по мраморной лестнице в не менее мраморный зал.
Семен Семенович, несмотря на состояние, в котором он находился, все же с интересом осмотрел зал с высоченными железными табуретками у стойки.
— Только я на этот нашест не полезу, — прошептала Варвара Кузьминична, зная любознательный характер своего супруга.
Они заняли отдалённый столик, и Семен Семенович заказал бутылку вермута, Причём просил принести непременно украинского вермута, которого он, правда, никогда не пробовал, но о котором когда-то читал в вечерней газете.
Теперь можно было веселиться. Однако веселье не получалось.
Наконец Гребешков поднял на задумавшуюся Варвару Кузьминичну свои голубые глаза и печально сказал:
—Прости меня, Варя, я много думал, и я решил... Придётся нам теперь всю нашу жизнь менять... Кажется, я нашёл, чем я могу быть полезен. Я уйду из своего комбината и отдамся в руки врачей. Пусть меня изучают.
«Не зря я тебе давеча белье готовила», — подумала Варвара Кузьминична и вслух сказала:
— Ну что ж, Семен Семенович, если надо...
Гребешков отвернулся. В это время скрипач из
оркестра объявил очередную новинку — последний вальс бойкого молодого композитора Данилы Богохульского, и Гребешкова ещё больше растрогал памятный с детства мотив.
— Давно мы не танцевали, Варя, — сказал Семен Семенович. — Попробуем в последний раз?
И они вышли на круг. Они танцевали, как в старину: строго, аккуратно и медленно. Гребешков плавно перебирал лёгкими ножками, а Варвара Кузьминична чуть сентиментально склоняла голову к плечу. Им давали дорогу. Пары постепенно останавливались. Теперь они танцевали одни. Они плавно кружились в этом прощальном танце до самых последних тактов музыки. Их проводили аплодисментами.
В вестибюле Варвара Кузьминична от волнения долго не попадала в рукава жакетки.
— Ты, что же, и выходить из этой лаборатории не будешь? — тихо спросила она.
— Буду, — сказал Гребешков, — но как мотылёк «подёнка»: он три года живёт в воде и один день на земле.
Варвара Кузьминична отвернулась, скрывая слезы от бородатого швейцара, распахнувшего перед ними дверь.
— Варя, хочешь покататься на автомобиле? — предложил Гребешков на улице.
Сегодня Варвара Кузьминична была согласна на все.
Перед тем как усадить Варвару Кузьминичну в такси, Гребешков купил ей у подъезда пучок гвоздики. Когда-то она, кажется, любила эти цветы. Может быть, и теперь любила, да не случалось покупать.
— Спасибо тебе, Варя, — сказал он, — ты всегда напоминала мне жену декабриста.
И они покатили.
Они проехали мимо замершей на ночь стройки. Освещённая одной дежурной лампочкой, она была похожа на пустынную сцену театра ночью.
Они скользили мимо притихших окон и пересекали тёмные площади.
Ночная Москва как бы прощалась с ними. Милиционеры махали палочками. Дружески, как будто пытаясь утешить, подмигивали светофоры.
Гребешковы сидели в такси, взявшись за руки, и Варваре Кузьминичне представлялись длинные стеклянные столы, на которых строгие врачи задумчиво переворачивали Гребешкова.
— Тебе хоть передачу-то туда можно будет носить? — вздохнув, спросила она. Семен Семенович промолчал.
— Что ж, ты там в спирту, что ли, будешь сидеть? Как младенец?
Гребешков невесело усмехнулся и погладил Варвару Кузьминичну по седой голове.
У окраинной улицы Гребешков остановил машину. Здесь укладывали газовые трубы. Мостовая была разрыта, и он не хотел рисковать.
Теперь жизнь его, которую он до сих пор не привык особенно оберегать, была нужна другим.
Дальше они пошли пешком.
Город засыпал. Он зевал прощальными вздохами отходивших поездов. Он закрывал глаза. Опускались шторы витрин, закрывались портьеры и занавески, в окнах тушили свет.
Улица опустела. Она высохла и была белой от луны.
Гребешков, взяв за руку Варвару Кузьминичну, шагал по пустынной бесконечной дороге.
В комбинате бытового обслуживания № 7 гремела бравурная музыка.
Все сотрудники комбината, по распоряжению дирекции, собрались в приёмном зале на торжественное опробование и ввод в эксплуатацию радиофицированных кабин для ожидания.
Посетителей временно в комбинат не пускали, и они на улице ожидали окончания торжественной части.
Товарищ Петухов сам прошёлся по кабинам и величественным движением откинул одну за другой все репсовые занавески. удивлённые сотрудники увидели, что на каждом подзеркальнике стоит новенький репродуктор.
Гусааков и четверо выбранных им помощников по сигналу Петухова разошлись по кабинам и взялись за штепсельные вилки.