Темп нарастал! Так или иначе, пусть даже против воли Гребешкова, рекордный день продолжался.
Товарищ Петухов метался из зала в цех, из цеха в зал. Он подгонял Гребешкова, успокаивал посетителей, наскоро каялся и диктовал секретарше список отличившихся рядовых работников. В верхней части списка, над фамилией Гребешкова, была оставлена пустая строчка на усмотрение начальства.
И тут произошла катастрофа.
Это были последние минуты смены. Уже начали раздавать выглаженные брюки клиентам. Маша Багрянцева, сердито скрипя пером, подписывала квитанции. Товарищ Петухов уже диктовал секретарше рапорт о рекордной выработке. Все было прекрасно!
Именно в этот момент в зал влетел бледный Гусааков.
— Позор-скандал! — крикнул он. — Штаны кончились!
— Что? — холодея, переспросил Петухов. — Как кончились?
— Не рассчитали! — пояснил Гусааков. — До рекорда не хватает двух пар!
Когда у фокусника проваливается коронный номер, он идет на все.
— Снимай! — скомандовал Петухов своему заместителю и начал рвать с себя штаны. — Снимай, не жалей!
Секретарша ахнула и закрыла лицо руками. Но Петухов не обратил на неё внимания. Он величественно вышел из своих брюк, подошёл к окну и патрицианским жестом запахнулся в портьеру.
— Продолжаем! — сказал он секретарше. — Пишите: «Несмотря на все трудности, рекордный показатель в тысячу процентов был достигнут ровно за восемь часов...»
И снова Гусааков прервал его. Он возник, как привидение, в белом плаще, из-под которого торчали голые волосатые ноги, перехваченные под коленями пёстрыми резинками.
— Не хочет прекращать! — заявил он, растерянно стуча по хронометру. — Говорит: доглажу последнюю пару... А рекорд уже есть, и время кончилось! Я обсчитался — не хватало всего одной пары...
—- Прекратить! — взвизгнул Петухов. — Я приказываю! Точность прежде всего, никакого очковтирательства!
Гребешкова силой оторвали от утюга и привели в зал. Он очень устал. Ноги подкашивались, в глазах мелькали какие-то ёлочки и полоски. Он рассеянно оглядел своего завёрнутого в портьеру директора и почему-то не удивился.
— Все! — утомлённо сказал он. — Можно раздавать! Только надо ещё одну!
Но Петухов перебил его:
— Не надо! Вы выполнили свой долг? Выдали тысячу процентов нормы? Хорошо это? Это прекрасно, товарищи!
— Но там... — попытался вставить Гребешков, указывая в сторону цеха, — там...
— Там, — торжественно подхватил Петухов, — сегодня родилась наша и ваша слава! Надо ли вам от неё отказываться?
— Нет... — начал было Гребешков.
— Вот и я думаю, что не надо! — подхватил Петухов. — Пусть ваша слава...
— Горит! — воскликнул Гребешков.
— Вот именно горит! — согласился Петухов и вдруг почувствовал, что пахнет палёным.
— Так я и знал! — горестно вскрикнул Семен Семенович.
Он вырвался из рук Гусаакова и бросился в цех.
Горячий утюг, от которого его оторвали, остался стоять на последних, сверхплановых брюках.
Пахло палёным. Это горели брюки Петухова.
Быть может, случалось вам бывать на тех маленьких праздниках в небольших учреждениях, когда в скромном зале убираются столы и часть канцелярских стульев расставляется торжественным партером, а другая часть ставится против первой и, отделённая столом под красной скатертью, становится президиумом, и половина маленького учреждения садится в президиум, а вторая половина в партер. Быть может, любовались вы тогда задней стеной залика, по-праздничному украшенной всеми накопившимися в учреждении знаменами: от полотнищ с золотым шитьём «Лучшему предприятию промкооперации» до транспарантов с клеевой надписью «Добро пожаловать, дорогие родители!».
Именно так выглядел сейчас зал ожидания комбината бытового обслуживания.
Стол президиума был покрыт скатертью. Скатерть, в свою очередь, была покрыта пятнами. Пятна как бы свидетельствовали о том, что комбинат ставит интересы клиентуры выше своих собственных. На пятнах были художественно расставлены графины с водой, в том числе и пресловутый стеклянный налим.
Сотрудники комбината в праздничных костюмах, тщательно отутюженных в домашних условиях, заполняли зал. Среди них были гости: несколько представителей от клиентов в свежевычищенном платье; мятый фотограф, видимо, только ещё налаживающий связи с комбинатом; директор районного баино-прачечного треста, в который входил комбинат, и, наконец, Варвара Кузьминична в праздничном чёрном шуршащем платье.
Председательствующий Гусааков встал за торжественным столом, звонко огласил описок рекомендуемого президиума и, от радости забыв проголосовать, объявил:
— Прошу оглашенных товарищей занять места в президиуме!
Половина комбината поднялась и пересела то ту сторону стола.
Варвара Кузьминична в последний раз одёрнула на Гребешкове пиджак и, легонько подтолкнув мужа в сторону президиума, незаметно перекрестила спину.
Гребешков неумело протискался на место, оставленное ему между Петуховым и представителем треста.