— Извините за поздний визит,—дружески улыбнулся мистер Дилл. — Мы ехали мимо и увидели свет в окнах. Мы зашли потому, что этот дом принёс нам счастье. Перед свадьбой нам хотелось захватить ещё по порции, мы ведь были у вас.
— У меня? — опять удивился Гребешков.
—Да. Только вас не было. Вы выходили. Мы приносили костюмы с винными пятнами, — мистер Дилл опять улыбнулся. — Кажется, накануне мы слишком усиленно чокались. И здесь, пока мы ждали, состоялось наше объяснение. Не так ли, дорогая?
Мисс Джексон весело кивнула. Гребешков удивлённо поднял брови.
А чему мы обязаны, что вы посетили наш сравнительно отдалённый район?
—Мы поехали осматривать его, он же новый. Мы журналисты, — снова улыбнулся мистер Дилл, — а костюм у пас был с собой в автомобиле. И тут мы заметили ваш уважаемый комбинат, который неожиданно стал колыбелью нашего счастья.
Мистер Дилл предложил Гребешкову сигарету и, получив вежливый отказ, разломил сигарету пополам, половину протянул своей невесте, половину оставил себе. Оба закурили.
— Ваш костюм давно уже готов, — сказал Гребешков, тем временем просмотревший книгу учёта. — Почему вы не заходили за ним раньше?
- Нам было не до этого, — весело улыбнулся мистер Дилл. — Мы были слишком заняты своим счастьем и забыли обо всем на свете. Но это неважно, мы можем взять костюм сейчас.
— Сейчас? К сожалению, уже поздно. Кладовщица ушла.
—Ну, ничего, — снова обнажил свои рекламные зубы мистер Дилл. — Тогда просто дайте нам на счастье стакан воды... О нет, один, один! — остановил он Гребешкова. — Мы всегда пьём вдвоём из одного стакана. Так мы всегда узнаем мысли друг друга... И, пожалуйста, из этого оригинального графина, что вы держите в руках, мы по нему вас и узнали, — он указал на налима, стоящего на хвосте. — В прошлый раз мы пили у вас из него, и это принесло нам удачу.
— У меня? Из такого графина? — бледнея, переспросил Гребешков.
— Да, из этого или из точно такого же. А что вас удивляет?
— Ничего... — глухо проговорил Гребешков и, набрав воздуха, спросил: — Вы не помните, какого это было числа?
— Как же нам не помнить первый день нашей любви! — уже совсем ослепительно улыбнулся Дилл. — Это было двадцать седьмого мая...
— В котором часу? — медленно спросил Гребешков.
— После ленча, приблизительно в два часа дня... Осторожнее, вы разливаете воду на пол!
— И вы тоже это помните? — не обращая внимания на замечание, спросил Семен Семенович у мисс Джексон.
— Да, это было в субботу, двадцать седьмого мая, около двух часов дня.
— Вы пили этот стакан тоже пополам?
— О да! Разумеется!
— Сядем, — хрипло сказал Семен Семенович. — Сядем, леди и джентльмены, и выслушаем меня внимательно... Прежде всего разрешите записать ваши имена и адреса... А теперь...
И осторожно, выбирая выражения, Семен Семенович рассказал им о том, что именно они выпили. Он не мог поступить иначе, надо было их предупредить — ведь они могли неосторожно погубить или увезти случайно попавшее к ним бессмертие.
— Воды! — без улыбки попросил мистер Дилл, когда был закончен рассказ Гребешкова.
— Два стакана... — прошептала мисс Джексон.
На этот раз они каждый выпили по стакану воды и, так и не узнав мыслей друг друга, ошеломлённые, вышли на улицу.
Минуту спустя, когда из двери комбината вышел бледный Гребешков, их уже не было на улице. Они сели в машину и уехали так поспешно, как будто боялись, что у них отнимут только что вручённое им бессмертие.
Варвара Кузьминична, ожидавшая в переулке, взяла мужа под руку, и они молча побрели к дому.
Гребешков искал подходящий момент для того, чтобы сообщить Варваре Кузьминичне о случившемся, а Варвара Кузьминична ещё переживала сегодняшнее бурное собрание и речь своего героического Семена Семеновича.
Наконец Гребешков решился и, махнув рукой на всякую подготовку, прямо рассказал жене о потере своего долголетия.
К его удивлению, Варвара Кузьминична только незаметно вздохнула.
— И так бывает, — потрепав его по рукаву, сказала она. — Ничего, Семен Семенович, и меньше нас люди живут. Как жить...
Семен Семенович благодарно пожал локоток Варвары Кузьминичны, и они пошли дальше.
На углу Варвара Кузьминична остановилась и, отойдя в сторону, купила Семену Семеновичу букетик цветов. Варвара Кузьминична выбрала гвоздику. Сама она её не любила, но Гребешков смолоду всегда покупал ей именно гвоздику. «Наверное, она ему нравится», — подумала Варвара Кузьминична.
Гребешков шёл, понюхивая гвоздику, которую он никогда не любил. С удивлением он замечал, что сожаление об утраченном бессмертии не могло заглушить в нем гордости по поводу его сегодняшнего выступления.
Он шёл, мужественно подставляя грудь встречному ветру.
Ветер крепчал. Он выгибал, как паруса, занавески летних кафе. Он пел в трубах и подворотнях и сам аккомпанировал себе, перебирая звонкие струны бесчисленных проводов. Он неистово подметал улицу, он выхватывал обрывки весёлых и печальных мелодий из окон квартир, из дверей ресторанов, мешал их и нёс по улице. Как будто в такт музыке он раскачивал темноту над фонарями бульваров.